Врубель. Ангел
с душой Тамары
|
|
Свои иконы Врубель писал как заказную работу, добросовестно выполняя, как ему казалось, желания заказчика; Мечта о настоящем творчестве уносила
его в Россию, к родной красоте - «носительнице души, которая тебе одному откроется»... Оттого он спешил вернуться на Родину, «на родную почву», «к родной жизни», чтобы обрести крылья.
Большой талант художника, беспощадная требовательность к совершенству техники очевидны и в исполненных им иконах; он писал святых, как исторические портреты в стиле венецианского кватроченто. В его сдержанных, сосредоточенных, духовно значительных образах мало современности, но в них нет и религиозной святости небожителей; они реальны, но таят в себе некую тайную мысль и загадочность выражения. Лучший из них - образ богоматери с младенцем, красивый и глубокий выражением высокого чувства материнской любви, душевной чистоты, готовности к самопожертвованию. Примечательно, что в картоне, который художник нарисовал еще в Киеве с мастерством, достойным корифеев Высокого Ренессанса, образ богоматери еще более реален, чем на иконе.
Это объясняется реализмом живописного метода Врубеля, независимого от мифологических сюжетов и образов творчества во многих его последующих произведениях; а также тем, что «натурой» для богоматери была Э. Л. Прахова - жена его патрона, в которую Врубель почти все киевские годы своей жизни был несчастливо влюблен.
На иконе лик богоматери сильно изменился, стал глубже, духовно сложнее, но Н. И. Мурашко, приезжавший в Венецию весной 1885 года, и на иконе узнал модель: «Это было ярко выражено, и я не мог этого не заметить. Он (Врубель) рассмеялся:
- А вы узнали? - Да, только вы дали ей другое выражение; в натуре это неудержимая крикуха, а у вас - кроткое, тихое выражение. - Разве она крикуха? Нет, это вы ее не знаете». Иконы, написанные в Венеции, имели мало общего с византийским стилем фресок Кирилловской церкви; может быть, лишь в их цвете отчасти сказались впечатления от мозаик Сан Марко; но и фрески его мало или вовсе не проникнуты религиозным чувством - в своих пророках, ангелах, апостолах, Христе и Марии он выразил или необычайную сосредоточенность и душевную обостренность, как в «Сошествии св. Духа», или великое озарение души - «Моисей», «Ангелы с лабарами», или, наконец, глубокую печаль в «Надгробном плаче».
Что касается византийского стиля, то Врубель понял его изобразительные и декоративные основы полнее и глубже многих своих коллег. Позднее, когда иконы и росписи соборов остались в прошлом, он сказал Яремичу: «Главный недостаток современного художника, возрождающего византийский стиль, заключается в том, что складки одежд, в которых византийцы проявляют столько остроумия, он заменяет простыней. Византийской живописи чуждо понятие рельефа. Вся суть в том, чтобы при помощи орнаментального расположения форм усилить плоскость стены».
В начале лета 1885 года Врубель вернулся в Киев с иконами на тяжелых цинковых досках. Он был уверен, что его ждут большие монументальные работы во Владимирском соборе, которые обещал А. В. Прахов. Но, как потом выяснилось, Прахов не собирался поручать Врубелю больших работ в храме, он пригласил знаменитых художников - Репина, Сурикова, Поленова, В. Васнецова, из которых согласился только Васнецов; он и стал главным художником собора; а Врубель на роль исполнителя чужих замыслов совершенно не годился. В июне он уехал в Одессу, надеясь там избавиться от своего затянувшегося «душевного дела» и найти работу для жизни. Через месяц он написал сестре: «Настроение мое переменное,
но думаю таки сладить с собой, промуштровав себя основательно на этюдах, в которых я за последнее время оказал леность и вольнодумное легкомыслие. Работы от себя за последний год таки малость подгадили. А главное все кругом твердит: довольно обещаний, пора исполнение. Пора, пора...».
"Человека греет не солнце, а люди..." Врубель
Существует версия, что непосредственным поводом для врубелевского Демона была постановка оперы А. Г. Рубинштейна в Киеве И. П. Прянишниковым с певцом И. В. Тартаковым в главной роли. Н. А. Прахов вспоминал, что после спектакля взволнованный Врубель сделал в их доме акварельный набросок одной артистки хора: «Его пленило, как он объяснял, живописное, красочное сочетание золотисто-желтого корсета, черных волос, малиново-красной шапочки и металлического кувшина с узкой, длинной шейкой... После этого спектакля мы, всей семьей, еще несколько раз слушали оперу "Демон", и Михаил Александрович был нашим неизменным спутником. Дома он много говорил о художественных достоинствах этой поэмы Лермонтова и цитировал из нее отдельные места.
Память зрительная и слуховая, в особенности на стихи, была у Врубеля исключительная. Он утверждал, что художник Зичи, иллюстрировавший поэму Лермонтова, не понял ее, что вообще "Демона" не понимают - путают с чертом и дьяволом, тогда как черт по-гречески значит просто "рогатый", дьявол - "клеветник", а "Демон" значит "душа" и олицетворяет собой вечную борьбу мятущегося человеческого духа, ищущего примирения обуревающих его страстей, познания жизни и не находящего ответа на свои сомнения ни на земле, ни на небе».
Ничего неправдоподобного нет в этих воспоминаниях, хотя они, возможно, несут на себе воздействие и позднейших размышлений искусствоведа. Врубель думал о «Демоне» Лермонтова, как мы знаем, еще за десятилетие до обращения к своему образу, а оперу он слушал лишь в 1886 году. Из самих воспоминаний также следует, что художник знал наизусть поэму, изучал иллюстрации к ней и думал о философской сущности «Демона».
В октябре 1885 года в Одессу приехал В. А. Серов и поселился в одном доме со своим другом. Он видел, как Врубель писал тогда своего Демона: для фона картины он пользовался фотографией, которая в опрокинутом виде представляла «удивительно сложный узор, похожий на угасший кратер или пейзаж на луне...». О первом замысле Демона сохранилось важное сообщение его мачехи в письме А. А. Врубель 22 октября того же года: «От Миши недавно было письмо, начал писать большую картину 5 аршин длины, 3 /г аршина ширины, называет ее Тетралогия. Сюжет: Демон, Тамара. Смерть Тамары, Христос у гроба Тамары». Следовательно, замысел Врубеля с самого начала отличался монументальным размахом драматургического по содержанию и направленности построения.
Образная мысль художника была связана с поэмой Лермонтова, но не ограничивалась ею - последнее произведение из задуманной тетралогии выходило из сюжетных рамок поэмы. В Одессе он начал первый холст, который видел Серов, но образ Демона тогда еще не был достаточно ясен художнику.
Одесса, милая по воспоминаниям гимназической поры, тридцатилетнему художнику открылась другой, неприятной ему коммерческой стороной. Он не устроил там своих дел, планы его вновь переменились, и в конце года он вернулся в Киев в еще более бедственном состоянии «кармана», еще более неустроенный, чем до своего отъезда. Его отец, навестивший сына в начале сентября следующего года, был потрясен его бедностью: «Миша здоров (по его словам), но на вид худ и бледен. С вокзала я отправился прямо к нему и был опечален его комнаткой и обстановкой. Вообрази, ни одного стола, ни одного стула. Вся меблировка два простых табурета и кровать.
Ни теплого одеяла, ни теплого пальто, ни платья, кроме того, которое на нем (засаленный сюртук и вытертые панталоны), я не видал. Может быть, в закладе. В кармане всего 5 копеек, a la lettre... Больно, горько до слез... мне было все это видеть. Ведь столько блестящих надежд!.. Ведь уже 30 лет. И что же? До сих пор... ни имени... ни выдающихся по таланту работ и ничего в кармане... Слава еще богу... что Миша верит в свой талант и твердо надеется на будущность. Видя его положение, я, разумеется, еще раз предложил ему переселиться к нам безотлагательно и даже ехать со мной. Но он говорит, что теперь он никак не может. Надо прежде всего окончить картину Терещенко... и еще две другие...
меньшие, тоже заказанные, а потом, может быть, получит (если представит эскизы не хуже и не позже других конкурентов) работы в храме Владимира...
Мне кажется, что он впадает в мистицизм, что он чересчур углубляется... задумывается над делом, а потому оно у него идет медленно... Другая картина, с которою он надеется выступить в свет,- "Демон". Он трудится над нею уже год... и что же? На холсте (величиною 1/2 аршина вышины и 1 аршин ширины) голова и торс до пояса будущего Демона. Они написаны пока одною серою масляной краской... На первый взгляд... Демон этот показался мне злою, чувственною... отталкивающею... пожилою женщиной. Миша... говорит, что Демон - это дух, соединяющий в себе мужской и женский облик. Дух, не столько злобный, сколько страдающий и скорбный, но при всем том дух властный... величавый.
Положим так, но всего этого в его Демоне еще далеко нет. Тем не менее Миша предан своему Демону... всем своим существом, доволен тем, что он видит на полотне... и верит, что Демон составит ему имя. Дай бог... но когда? Если то, что я видел, сделано в течение года, то то, что остается сделать в верхней половине фигуры и всю нижнюю, с окружающим пространством, должно занять... по крайней мере, три года... При всем том его Демон едва ли будет симпатичен... для публики... и даже для академиков».
Очевидно, что Врубель-отец не разделял художественных замыслов сына, ни картина «Восточная сказка» по заказу Терещенко, ни начатый «Демон» не произвели на него приятного впечатления, он их не понял.
Его симпатии, вкус, помыслы были на стороне признанного искусства академиков или завоевавших публику передвижников.
Даже чудесные иконы для Кирилловской церкви не тронули его, показались не совсем удачными: «...признаюсь, я ожидал лучшего. Лик спасителя слишком темен. В лике богоматери, по моему мнению, мало святости. Предвечный младенец, разумеется, живой... но не настолько, сколько я ожидал».
Далее...
|
