Врубель. Ангел
с душой Тамары
|
|
В иллюстрации «Люби меня!», вошедшей в книгу, композиция изменилась существенно: взят наиболее подходящий для книги формат - вертикальный прямоугольник, интерьер сокращен и в размере, и пышности декора, он полностью подчинен крупно взятым фигурам. Демон в этом листе лишен женственности и хрупкости, он угловат, резок, плечо и спина его кажутся деформированно-узловатыми, рука - нечеловечески длинной, лицо острое, древнебиблейского типа, глаз словно выступил из орбиты, отчего взгляд кажется чем-то материальным, ощутимо проникающим в широко раскрытые прекрасные глаза Тамары именно подобно кинжалу. Тамара и в этом рисунке прекрасна, ее косы распущены, лицо излучает восторг, удивление, любовь, в то время как в движениях фигуры выражаются робость,
невинность, страх перед неизведанным.
Она еще сопротивляется страсти, но уже готова к ней. Удивительно тонко найдено движение ее рук: одна - еще будто воздвигает преграду Демону, а другая - тянется к объятиям. Думается, невозможно выразительнее и прекраснее раскрыть в рисунке сложнейшее состояние героини, трепет, ритм сердца, всего существа ее, колеблющегося между чувством всепоглощающей любви и страхом греха, обмана, непоправимости решения.
Как говорилось ранее, «ковровый» прием композиции в основных листах к «Демону» восходит к «Восточной сказке», где художник впервые вплетает фигуры в орнамент ковров, превращая костюмы, уборы, украшения персонажей в часть общего декоративного узора 82. Таким приемом изображения он приходит к музыкальной бесплотности и таинственности сказочных образов. Но в больших листах к поэме, сохраняя принцип включения фигур в орнамент ковра, художник заботился о том, чтобы герои поэмы не теряли пластической осязательности и четкости, необходимых для выразительности их сложных психологических состояний. Здесь общей декоративности как приема для воплощения таинственной красоты восточной сказки было мало: в каждом листе для Демона и Тамары он находил место, жест,
костюм, выражение лиц, необходимые для изображения их внутренней жизни, полной великих страстей. Строение фигур он не просто подчинял декоративности ковра - в их изобразительной структуре и композиции, в трактовке формы, складок одежд и декоре Врубель искал и находил образно-декоративный ключ ко всей композиции того или другого листа. Если в «Восточной сказке» ключом является узор персидского ковра, в который вплеталось изображение фигур, то в «ковровых» листах к поэме орнаментальность определялась и возникала из ритма композиционного решения фигур.
Эту трудную задачу ему не везде удалось разрешить до конца. Особенно трудным ее решение становилось в рисунках, где большое место отводилось пейзажу: «Пляска Тамары», варианты летящего Демона, «Демон у стен монастыря». Поиски декоративности композиции, извлеченной из форм и ритма самих изображенных объектов, особенно наглядны в рисунках, относящихся не к главной драматургической линии поэмы, таких, например, как «На трупы всадников порой верблюды с ужасом глядели...», «Несется конь быстрее лани...», «Монастырь на Казбеке». В этом отношении один из лучших листов всей серии - «Несется конь...» - особенно красноречив.
В эскизе к этому листу видно, как художник анализировал штрихами карандаша образную выразительность отдельных элементов реальной формы коня и всадника,
с тем чтобы нарисовать и неудержимость скачки («Вперед без памяти летит»), и одновременно дать орнаментальную основу композиции листа, в которой формы коня и молчаливого всадника, узор сбруи и оружия определяют декоративную тему, которая подхватывается и развивается в изображении горного пейзажа.
Принцип извлечения ключа декоративного решения композиции из реальной формы, подчиненной искомой образной выразительности, - одна из главных особенностей реализма общего художественного миросозерцания и метода Врубеля, впервые широко раскрывшаяся в его рисунках к Лермонтову.
Что касается пейзажа, то в больших листах к «Демону» его нет совсем или он полностью подчиняется фигурам героев. Художник был вынужден сократить здесь роль пейзажа, хотя в поэме эта роль куда более заметна и существенна, иначе он не мог бы дать столь крупно образы центральных героев в их психологическом и пластическом содержании. Но в других листах к поэме и прозе Лермонтова Врубель дает прямое изображение горной природы Кавказа и косвенное - в декоративном решении композиций. Мы отмечали образную роль пейзажа в иллюстрациях к «Измаил-бею», «Герою нашего времени» и к «Демону», которые в своей совокупности дают картину природы Кавказа, главным образом его величественных гор.
В рисунках к «Измаил-бею» и к роману в полном согласии с поэтом природа изображена в ее реальной, а не романтико-космической красоте; Врубеля интересовала не только структура гор, но и пленэрно-пространственная выразительность изображения пейзажа, и он разработал свой прием, своеобразную пуантилистиче-скую технику, впервые наметившуюся еще в «Восточной сказке».
Без иллюстраций Врубеля цель художественного издания сочинений Лермонтова, поставленная в предисловии его редактором, не была бы достигнута. Рисунки других художников рядом с врубелевскими смотрятся бедными, стереотипными, они не поднимаются выше принятой в те годы нормы. Даже удачные рисунки таких мастеров, как Репин,
Суриков (http://artsurikov.ru/hronology.php), В. Васнецов, Поленов, Айвазовский, Шишкин, являются станковыми произведениями на лермонтовские темы, а не иллюстрациями к его поэзии и прозе. Среди стилевой пестроты, «кончаловского столпотворения» иллюстраций в двух томах издания лишь врубелевские достойны полного признания глубиной проникновения в недра лермонтовской поэзии, в ее дух и образный строй.
Между тем критики кушнеревского издания
больше всех поносили именно Врубеля за непонимание Лермонтова или отступления от него, за безграмотность и неумение рисовать. Даже просвещенные ценители искусства, критики и художники не поняли рисунков Врубеля: Стасов назвал их «ужасными», Репину Врубель стал «неприятен в этих иллюстрациях» . В то время лишь в узком кругу молодых художников и ценителей понимали значение этих рисунков Врубеля, их адекватность произведениям поэта. Никто из иллюстраторов Лермонтова ни до, ни после Врубеля не подошел к его творческому и философскому миросозерцанию так близко, как это удалось художнику, заколдованному «Демоном» Лермонтова и своим собственным.
В иллюстрациях к поэме Врубель стремился раскрыть прежде
всего лермонтовский образ и убедительнее всех решил эту задачу, хотя лермонтовского «Демона» он видел по-своему. Врубель не считал иллюстрации программным выступлением, так как своего настоящего монументального Демона он тогда еще видел неотчетливо и предполагал написать его «со временем», но работа над рисунками втягивала художника в эту тему все глубже, давая широкие возможности поисков облика и образа фантастического героя. В осознании своего и лермонтовского Демонов, в их сходстве и отличии, может быть, и состоял для Врубеля смысл его работы над иллюстрациями. Ограниченное время, данное на эту работу, и ограниченный вкус издателей мешали художнику добиться совершенства в каждом листе; рисунки получились неравноценны ми, некоторые иллюстрации,
особенно мелкие заставки и концовки, удались менее, чем остальные, но при всем том в целом вся серия - несомненным шедевр.
Рисунки Врубеля к «Демону» и поэма Лермонтова не только равновелики сами по себе - в совокупности они представляют собой новое художественное произведение, синтез поэзии и графики, который образует такую вершину творческого содружества художника и поэта, с которой видны необычайные дали человеческого сознания, не открывающиеся с высот поэмы или серии рисунков, отдельно взятых. Это стало очевидным после нового издания поэмы Лермонтова с рисунками Врубеля незадолго до его кончины и особенно в наше время, когда рисунки художника в основном собраны в государственных музеях и появилась возможность издать их на уровне факсимильных репродукций.
Быть может, ты писал с природы,
И этот лик не идеал!
Или в страдальческие годы
Ты сам себя изображал?
После окончания иллюстраций Врубель, измученный Демоном, освобождается от его чар и от его гнета и в течение почти десяти лет не возвращается к изображению этого «злого господина». Десять лет, свободные от Демона, стали самой счастливой цветущей порой всей его жизни. Это годы счастливой супружеской любви, высокого подъема творческих сил в замыслах и воплощениях, более прочного, чем прежде, успеха у заказчиков. В разнообразном творчестве расцветает фантазия художника и его мастерство живописца в станковых картинах, декоративных панно, в скульптуре, в эскизах для театра.
Далее...
|
