Врубель. Ангел
с душой Тамары
|
|
Подобно Лермонтову, Врубель рано почувствовал свою избранность, призвание к великой творческой деятельности. Хотя Муза живописи явилась ему не в детстве, как Лермонтову, которому поэзия была как бы крестной матерью, Врубеля с юности не покидало чувство того, что он призван совершить или сказать нечто новое, необыкновенное, прекрасное, и он готовил себя к этой миссии. Еще гимназистом он признается «в страстишке блеснуть красноречием, глубокомыслием и многим, что так прекрасно и чтимо, если оно своеобразно...». «Вообще, - писал он сестре, - я положил себе за правило отвечать как можно обстоятельнее и логичнее на вопросы, которые задаешь себе по поводу разных явлений в жизни окружающего - настоящей и прошедшей...». Подобно Лермонтову, он мечтал о славе и признании, в нем зрело честолюбие будущего художника:
Известность, слава, что они? - а есть
У них над мною власть; и мне они
Велят себе на жертву все принесть...
Но верю им! - неведомый пророк
Мне обещал бессмертье, и, живой,
Я смерти отдал все, что дар земной.
Лермонтов был любимым поэтом Врубеля всю жизнь. Он знал многие стихотворения наизусть и в зрелые годы декламировал и читал избранные им произведения друзьям и близким. В гимназии и позже Врубель читал много других авторов - античную поэзию, любил Шекспира, Гёте, Гоголя, обожал Пушкина, Тургенева, восхищался Чеховым, Ибсеном, но Лермонтов имел на него - на человека и художника - особое влияние. Мы увидим отражение этого влияния в искусстве художника, но не менее важно подумать о том, какое влияние творчество Лермонтова имело на становление характера Врубеля, на его манеру поведения, отношение к людям и понимание самого себя.
Может показаться несуразным или надуманным предположение, что в житейском поведении и самоощущении Врубелю вольно или невольно были близки некоторые черты лермонтовского Печорина. «Как можно,- возмутится любитель идеальных образов, - искать черты Печорина в художнике - подвижнике высокого искусства, всю жизнь терпевшем насмешки и брань "просвещенной" публики, непонимание буржуазных меценатов, в человеке крайне гуманном, кротком, хотя и вспыльчивом?»
Однако из воспоминаний людей, близко знавших Врубеля, из писем художника и его родных, из биографий, написанных его современниками-доброжелателями, следует, что наряду с гуманностью и кротостью Врубелю были свойственны и другие черты: дендизм, потребность блистать в обществе, желание и умение нравиться людям, в глазах которых он хотел быть обаятельным; что он бывал не только изысканно любезен, но и высокомерен, что в характере его была «некоторая заносчивость» и крайнее самолюбие (Н.А.Прахов), непостоянство в дружбе и привязанностях
(«флюгероватость», по его собственному признанию), что «за внешнею выдержкой таился у него пылкий темперамент, который, прорываясь, совершенно порабощал волю и делал его на более или менее продолжительное время игрушкой страстей» (Ю.К.Арцыбушев), что неутомимый труженик, подвижник искусства временами вел праздную, как он говорил, «гомерическую» (чувственную) жизнь кутилы, нередко впадал в состояние «dolce far niente» (сладкого ничегонеделания) и отдавался во власть аристократического снобизма.
Перечисление неидеальных, отчасти печоринских черт натуры Врубеля вовсе не имеет целью доказать, что именно они преобладали в такой психологически сложной личности, но они все же имели место и проявлялись по-разному на протяжении его холостой, а отчасти, хотя и в меньшей мере, и в продолжение его семейной жизни. Эти черты не возникли из подражания Печорину или Онегину, даже в той связи этих литературных характеров, в какой их рассматривал Белинский в статье о «Герое нашего времени», Врубель менее всего мог быть их пародией, но при всей душевной хрупкости, неустойчивости, слабости в его натуре было нечто от героев Пушкина и Лермонтова:
Чудак печальный и опасный,
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес...
А. С. Пушкин
Известно, что еще в Киеве, до серии иллюстраций 1891 года к сочинениям Лермонтова, Врубель нарисовал Печорина почти как автопортрет. Правда, черты художника можно найти в лицах Гамлета, восточного принца и в некоторых других персонажах его картин и рисунков, но в акварели «Портрет военного (Печорин на диване) » (Киевский музей русского искусства) автопортретное сходство несомненно, оно было замечено всеми, кто видел этот лист еще в конце 80-х годов в Киеве.
Врубеля могли привлекать даже внешние черты Печорина: среднего роста блондин с карими глазами; бледный благородный лоб; нервическая слабость в его теле, когда он сидел; женская нежность кожи, маленькая аристократическая рука с худыми бледными пальцами - во всем этом молодой художник видел таинственное сходство с собой, необъяснимое, как проявление «высшей» воли. Еще важнее то, что в гимназические и университетские годы, в Петербурге и Киеве, Врубель ощущал в себе и определенную духовную близость с «Героем нашего времени», что сказалось в стиле писем,
в склонности к дендизму, в его романических историях, щегольстве при постоянной «сухотке» кармана, в разбрасывании денег в те редкие моменты, когда они попадали в его руки.
Особенно интересны в этом отношении его письма сестре из Одессы, в которых юноша рассуждает о поэзии светской жизни, о театре и литературе, о связи морального и эстетического в человеке, об окружающих его пустейших разговорах в тесном кружке знакомых, которые «только притупляют и опошливают всю мысленную систему человека».
На самом деле Врубель не жил, как Печорин, но сам он, видимо, считал, что похож на «Героя нашего времени», и потому нарисовал себя в образе Печорина, мучительно размышляющего перед дуэлью о своей жизни...
Еще раньше, в 1885 году, Врубель начал поиски своего «Демона», который не оставлял художника почти до самого конца его жизни. Поэтому многие исследователи считали его демониану образной автобиографией души художника, как в свое время Белинский находил и в Демоне, и в Печорине самого Лермонтова. Но вот Н. А. Прахов, много наблюдавший художника в Киеве в доме своего отца, а затем в Москве у С. И. Мамонтова, предостерегал зрителей от подобного понимания образа:
«Сильно ошибается тот, кто, не зная, что толкнуло художника на разработку этой никем раньше не тронутой глубоко литературной темы, приписывает "демонизм" натуре Врубеля и связывает между собой его душевное заболевание с настойчивыми поисками образа Демона.
Ничего решительно "демонического" не было ни в наружности, ни в характере Врубеля, и если бы он написал, как хотел, картину "По небу полуночи ангел летел" и продолжал бы, так же настойчиво, как "Демона", разрабатывать эту тему, то с таким же успехом и правдоподобием можно было бы говорить о его "ангельском характере"».
Ирония над любителями отождествлять натуру художника и образы его творчества здесь уместна, но Прахов сам впадает в другую крайность, разделяя полностью то, что по самой природе находится в сложной и противоречивой взаимосвязи. Освещение этой диалектики в искусстве и творческом процессе Врубеля на материале его лермонтовских произведений и является нашей главной задачей. Здесь же, имея в виду характер художника, следует заметить, что, видимо, не случайно он так и не создал картины или другого произведения на лермонтовскую не менее «глубокую литературную тему» «По небу полуночи...», хотя не раз приступал к ней в эскизах и рисунках.
Об одном из них вспоминает Н.А.Прахов - набросок летящего ангела с младенцем, в котором была совершенно по-новому взята композиция вертикального взлета на крыльях. Видимо, концепция лермонтовского «Ангела», что «душу младую в объятиях нес, для мира печали и слез...», не была столь близка Врубелю, как идея «Демона»; видимо, «скучные песни земли» волновали художника, как поэта, сильнее, чем звуки небес. И Врубель оставил образ первого, но другой являлся ему до конца дней, иногда даже под именами грозных, а не кротких ангелов:
Азраила, шестикрылого серафима и им подобных...
Далее...
|
