Голова Демона
|
|
Сопоставляя смысл письма Белинского с содержанием стихотворения, Врубель не мог не видеть, что если поэт и написал его под впечатлением беседы с известным критиком, то все же содержание разговора почти не нашло отражения в стихах, а если и отразилось в чем-то, то слишком уклончиво, трудноуловимо, точь-в-точь, как говорит в стихотворении Читатель: «Намеки тонкие на то, чего не ведает никто».
В самом деле, в этом стихотворении Писатель обнаруживает лишь рассудочный, охлажденный, скрытно-озлобленный взгляд на жизнь и людей, в нем нет даже «семян глубокой веры в достоинство того и другого».
Он не желает писать для публики, которая осмеет или забудет восторг поэта, взирающего на будущее «с отвагою свободной», очищающей и обманывающей мир в благородной мечте; он считает подобные чувства ребяческими, «воздушным, безотчетным бредом». Но и плоды другого вдохновения, рожденного в бессонные ночи «жадной тоской» воспоминаний, когда Писатель неумолимо и жестоко предает позору «приличьем скрашенный порок», он также не считает возможным показать «неприготовленному взору»:
К чему толпы неблагодарной
Мне злость и ненависть навлечь,
Чтоб бранью назвали коварной
Мою пророческую речь?
Чтоб тайный яд страницы знойной
Смутил ребенка сон покойный
И сердце слабое увлек
В свой необузданный поток?
О нет! преступною мечтою
Не ослепляя мысль мою,
Такой тяжелою ценою
Я вашей славы не куплю.
После таких строк слова Белинского «Печорин - это он сам» могут казаться справедливыми, ибо в откровениях Писателя угадывается охлажденный и озлобленный ум «Героя нашего времени», а не Лермонтова, полного противоречивых мыслей о назначении искусства. Годом-двумя раньше Лермонтов с грустью писал о роли поэта, который, подобно старинному кинжалу, когда-то был страшным оружием, а теперь блещет на стене золотой игрушкой, «увы, бесславный и безвредный»:
В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,
Свое утратил назначенье,
На злато променяв ту власть, которой свет
Внимал в немом благоговенъе?
Бывало, мерный звук твоих могучих слов
Воспламенял бойца для битвы,
Он нужен был толпе, как чаша для пиров,
Как фимиам в часы молитвы.
Твой стих, как божий дух, носился над толпой
И, отзыв мыслей благородных,
Звучал, как колокол на башне вечевой
Во дни торжеств и бед народных.
Лермонтов верит в возрождение искусства, народной миссии поэта, и его вопрос означает призыв: «Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк!»
Так в чем же верный взгляд Лермонтова на искусство, в чем его «гордый и могучий дух»? - мог спросить Белинского Врубель. В том ли, что говорит его охлажденный, разочарованный Писатель - Печорин, или в стихотворении «Поэт», где есть призыв к «осмеянному пророку» - вырвать из «золотых ножон» свой клинок, чтобы снова, как в старину, стих пронесся над толпой и «звучал, как колокол на башне вечевой»? Ответ дан в рисунке художника «Журналист, читатель и писатель», который может служить ключом к пониманию философско-эстетической точки зрения художника, его отношения к Лермонтову и Белинскому, его понимания цели поэта и сущности искусства.
В статье начала 1841 года «Стихотворения М. Лермонтова» Белинский подробно изложил свой взгляд на сущность и цель поэзии, который он потом, преодолев гегельянство, кардинально изменил. Но в этой статье эстетическая теория Белинского отвечала убеждениям Врубеля в начале 90-х годов. Там утверждалось, что поэзия есть воплощение красоты, прекрасного в жизни, что она есть «выражение жизни или, лучше сказать, сама жизнь. Мало этого,- писал Белинский,- в поэзии жизнь более является жизнью, нежели в самой действительности».
По отношению к «разумной действительности» художник должен быть не рабом, а творцом, «и не она водит его рукою, но он вносит в нее свои идеалы и по ним преображает ее».
Врубель во время работы над иллюстрациями разделял взгляды Белинского и в том, что поэзия не имеет никакой посторонней цели, «но сама себе есть цель», что поэт должен быть не философом, а живописцем жизни и чувства, который «видит во всем формы, краски, и всему дает форму и цвет, овеществляет невещественное, делает земным небесное - да светит земное небесным светом».
«Это не значит, - шел на уступку Белинский, - чтоб поэт не мог отрываться от созерцания мира, взятого в самом себе, и вносить в него свой идеал (...) молитву оставлять для проповеди, и прошедшее, мировое и вечное, забывать на минуту для современности и общества...». С такой уступкой в теории Врубель бы не согласился, критик и сам говорит о ее несерьезности: «...смешно требовать, чтоб в этом он увидел цель своей жизни и за долг себе поставил подчинить свое свободное вдохновение разным "текущим потребностям".
Свободный как ветер, он повинуется только внутреннему своему призванию, таинственному голосу движущего им бога, а не крику тупой черни, которая бы стала приставать
к нему он может и должен отвечать, если только стоит она ответа: Подите прочь, какое дело поэту мирному до вас!».
И еще одно утверждение Белинского в названной статье было, очевидно, небезразлично Врубелю: «...всякое произведение искусства есть плод вдохновенного усилия художника - вывести наружу, осуществить во вне внутренний мир своих бесплотных идеалов... вдохновение есть источник всякого творчества; но и искусство выше природы настолько, насколько всякое сознательное и свободное действие выше бессознательного и невольного».
Итак, верный взгляд на искусство Лермонтова, который хотел понять Врубель, сравнивая стихотворение и статью Белинского, может быть выведен из теоретического выступления критика в трех основных тезисах: Поэт не должен подчинять свое творчество толпе, черни с ее «текущими потребностями», Вдохновение - источник всякого творчества и - Поэт воплощает «внутренний мир своих бесплотных идеалов». Однако Лермонтов вовсе не разделял точки зрения Белинского на роль поэта, которую критик в названной статье понимает по стихотворению Пушкина:
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв -
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Лермонтов призывает Поэта к великой народной миссии пророка, стихи которого должны звучать «как колокол на башне вечевой». А в предисловии к «Герою нашего времени» он не отрицает того, что его Печорин - «портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии», что он указал обществу на его болезнь, хотя и не имел «гордую мечту сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества!».
Далее...
|
