Врубель. Ангел
с душой Тамары
|
|
В течение пяти лет Врубель сроднился с Демоном как со своим духовным двойником, с чем-то или кем-то, кто жил не только в образном воображении художника, но как будто и вне его, сам по себе. Не исключена возможность, что художник вел мысленный диалог со своим героем - иначе отцу не показалось бы, что Миша впадает в мистицизм, слишком задумывается над холстом. За это время Врубель хорошо изучил характер своего духа, который являлся ему чаще всего «с глазами, полными печали», как лермонтовской Тамаре... но облик его был «туманный», и Врубель не мог видеть отчетливо черты его лица, фигуру, одежду.
Впервые художник увидел своего Демона в Москве, где думал провести несколько дней по пути из Казани в Киев, но вышло так, что остался в ней почти До конца своей жизни. Здесь он узнал, что во Владимирском соборе он писать не будет, к эскизу «Воскресение», над которым он работал, не лежала душа, «соборные» надежды его рухнули совсем... И тогда в Доме С. И. Мамонтова на Садовой улице (против Спасских казарм) Демон появился на миг из своей туманности, и художник ясно увидел его. Демон был далеко, где-то на вершине горы, может быть, даже на иной планете; он сидел грустный в лучах заката или разноцветной радуги... Врубель чувствовал, что это все еще не тот монументальный Демон,
которого он так долго искал, а нечто демоническое - «полуобнаженная, крылатая, молодая, уныло-задумчивая фигура сидит, обняв колена, на фоне заката и смотрит на цветущую поляну, с которой ей протягиваются ветви, гнущиеся под цветами».
Но Врубель тотчас поспешил воплотить в живописи это демоническое явление, этот образ молодого, еще ненастоящего Демона, уверенный в том, что со временем он напишет и заветное монументальное полотно. По мере того как Врубель переносил на холст увиденное, оно то затуманивалось, то вновь прояснялось в спектре света и красок, освещаясь, оно менялось в деталях, в оттенках цвета, подобно небу при закате солнца. «Цветущая поляна» и «ветви, гнущиеся под цветами», намеченные в акварельном эскизе на клочке бумаги, на холсте закрылись лиловым мраком, а за спиной Демона вспыхнул калейдоскоп радуги, кристаллический узор, похожий на букет цветов из драгоценных камней, в которых мерцают лучи заходящего светила.
Отблески заката осветили желтоватыми бликами могучий торс и руки самого неподвижного героя, едва коснулись неземной красоты его молодого лица, на котором, как жемчужина, застыла светлая слеза. В этом странно-прекрасном волшебном саду, в озарении то ли земных, то ли космических лучей юный гигант, как у Лермонтова, похож «на вечер ясный: ни день, ни ночь,- ни мрак, ни свет!..».
О чем думает и скорбит сидящий Демон у Врубеля? Всматриваясь в образ, возникший в нем, художник помнил все, что знал о лермонтовском Демоне от его первого рождения до поэтической и философской зрелости образа; он, конечно, знал мотивы «Сидящего», к которому поэт возвращался не раз - кроме цитированных ранее стихов еще и те, что были в 5-м очерке поэмы 1833-1834 годов:
Как часто на вершине льдистой
Один меж небом и землей
Под кровом радуги огнистой
Сидел он мрачный и немой...
Этот мотив Демона, сидящего одиноко «меж небом и землей под кровом радуги огнистой», - осознавал то художник или нет, - как видно, отразился в выборе сюжетно-композиционного направления картины; его Демон, как и лермонтовский в этом состоянии, печален, уныл и мрачен оттого, что «духовный взор его» видит «даль грядущую, закрытую пред нами». Однако Врубель знал еще то, чего не мог знать Лермонтов: в грядущей дали Демон не увидел ничего отрадного, что примирило бы обуревающие его страсти и рассеяло сомнения,- ничего, что могло дать надежду на счастье. Отсюда неисчерпаемая бесконечная тоска его темнокудрого титана, ломающего руки. Кажется, вся скорбь мира застыла в его опущенных на колени руках,
сцепленных в бездействии ладонях, в его глазах, из которых выкатилась одинокая тяжелая «нечеловеческая слеза».
Правы те, кто видел в «Демоне сидящем» юность и нерастраченный жар, лиричность и человечность и то, что в нем еще нет злобы и презрения,- все это так; но в 1890 году Врубель, поднявшись вместе со своим Демоном на такую высоту, откуда можно видеть «всю скорбь мира, взятую вместе», думал (вопреки Ницше), что «вид ее необходим» именно потому, что она «подвигнет и принудит нас к сочувствию».
После «Демона сидящего» Врубель принялся за иллюстрации к юбилейному изданию Лермонтова, в основном к его «Демону». У художников и редакторов этого издания не могло быть сомнений, что только ему дано иллюстрировать поэму, хотя Кончаловский поручил несколько рисунков к ней и Серову. Врубель был уверен, что получил право на «Демона» ценой мучительных лет размышлений и художественных исканий. И все же новое чтение поэмы, ее основных списков - вариантов породило новые трудности и заботы. Казалось, после картины облик героя был найден, и ему оставалось лишь поставить его в нужные взаимоотношения с "другими персонажами, что главной заботой могли стать Тамара,
Гудал, природа Кавказа, а не главный герой поэмы. В действительности самые трудные, мучительные, порой раздражающие художника усилия были связаны опять с Демоном.
Когда Врубель писал «Сидящего», его не оставляла «мания», что он непременно скажет что-то новое; он чувствовал себя окрепшим в московской среде конкурентов и товарищей - Серова, Константина Коровина и других талантливых художников; «многое платоническое приобрело плоть и кровь», но, признавался он сестре, «я все-таки, как помнишь, в том стихотворении, которое нам в Астрахани или Саратове (не припомню) стоило столько слез, могу повторить про себя: "Ой vas-tu? Je n'en sais rien" (Куда идешь ты? Я этого не знаю)». Если «Сидящий» заведомо не был для художника его заветным Демоном, все же он писал его как свой давно живший в нем образ. Приступая к иллюстрациям,
Врубель непременно должен был почувствовать и родство Демона с героем Лермонтова, и независимость Демона,
его врубелевский характер. В поэме, как мы видели, главный герой раскрывается в действии, в монологах и диалогах, его трагический характер раздваивается, предвечное соседствует с романтическим и житейским, земным, «бесконечное с жизнью», философское с религиозным. Из того, что говорил Врубель о «Демоне» Лермонтова, можно понять, что романическая часть, которая является главной сюжетной пружиной поэмы, не могла привлечь его интереса; именно к этой стороне для большинства читателей поэмы и слушателей оперы сводились вся сложность и противоречивость гениального произведения поэта. Он не мог, как Зичи, видеть Демона соблазнителем чистой и целомудренной девушки, но как же тогда он должен был иллюстрировать лермонтовскую поэму?
Первый лист Врубеля к поэме, показанный им редактору, был сделан еще в Киеве в 1889 году вместе с двумя другими акварелями к Лермонтову - «Кирибеевич» и «Печорин на диване». «Голова Демона» на фоне гор как бы вобрала в себя все предшествовавшие поиски художником образа духа, не просто злобного, но страдающего и скорбного, и при всем этом духа властного и величавого. В его лице, соединяющем мужской и женский облик, поразительны большие горящие, как бы излучающие внутренний свет глаза и губы, запекшиеся от нечеловеческой страсти. Всех, увидевших впервые этот рисунок, поразили именно губы, как цветок застывшей лавы, обожженные внутренним огнем. Может быть, зримые черты этого образа были подсказаны не поэмой,
а прозой Лермонтова - обликом умирающей Бэлы: «… бледные щеки впали, глаза сделались большие, большие, губы горели. Она чувствовала внутренний жар, как будто в груди у ней лежало раскаленное железо». Этот лист стал прямым предшественником «Сидящего», в котором видно чисто врубелевское развитие образа. Громадный профиль лица Демона, нарисованный на оборотной стороне листа бумаги с эскизом «Воскресение» (так называемая «Голова ангела», Государственная Третьяковская галерея), - еще одно свидетельство того, что «Голова Демона» на фоне гор и «Демон сидящий» возникли до заказа П. П. Кончаловского, когда иллюстрации к поэме еще не занимали художника как определенная задача. В иллюстрациях появился лермонтовский влюбленный Демон,
который доставил художнику много хлопот. Врубель сделал много вариантов, более и менее выразительных, рисовал, стирал, перерисовывал его лицо, фигуру, протирал бумагу до дыр, подклеивал новую, но не нашел решения, которое устроило бы его самого.
Далее...
|
